| Теологические битвы сотрясали христианский мир не менее двух столетий со времен
Константина и до Юстиниана, вовлекая широкие массы верующих в злобные и нередко
кровавые распри по абсурдным и фиктивным проблемам — единичности или множественности
бога и субстанциальной идентичности отца-творца и сына, рожденного «прежде всякой
твари», согласно выражению из Павлова «Послания к колоссянам» (1: 15). Эти споры,
конечно, не были прямым результатом распада, вызванного кризисом в экономических,
политических и религиозных структурах империи. Но они представляли собой одно из
самых многозначительных проявлений этого распада: обнищания подневольных слоев,
упадка торговли, ремесел и базисного производства, разложения городских центров
в Италии, Галлии, Испании и Северной Африке, концентрации населения в некоторых
зонах Средиземноморского бассейна, особенно на Востоке, куда сама сенатская аристократия
пыталась вложить свои капиталы. Кризисные явления выражались также в перемещении
экономической жизни из города в деревню и возвращении сельского хозяйства к низшим
формам производства, в превращении свободного крестьянина, прикрепленного к господской
земле, в колона, в распространении обычая выплаты налогов, а также содержания служащим
и даже военным натурой, в вымогательствах со стороны правителей, сборщиков податей,
мелких и крупных бюрократов, военных начальников сверх всяких выносимых пределов
(родители иногда бывали вынуждены продавать в рабство своих детей, несмотря на запрещение
законом подобных действий), в тяге к бегству в зоны, занятые «варварами», гораздо
более гуманными, чем римляне, о чем рассказывает христианский писатель V в. Сальвиан
из Марселя. Все это вместе взятое создавало обстановку общей неустойчивости и страха,
которая усиливала влечение к иррациональному и к религиозному уходу от действительности,
причем не только в среде обращенных в христианство.
Старые племенные и сельские культы далеко не угасли, как показала непродолжительная,
но радикальная попытка восстановления язычества во второй половине IV в. При одном
из последних преемников Константина, императоре Юлиане.
|
